Отправлено: 01.02.17 21:26. Заголовок: ПРАВИЛА ЖИЗНИ ПИСАТЕЛЕЙ
ПРАВИЛА ЖИЗНИ ПИСАТЕЛЕЙ
Содержание: Джоан Роулинг Габриэль Гарсиа Маркес Уильям Берроуз Агата Кристи Ивлин Во Джон Рональд Руэл Толкин Умберто Эко Роберт Льюис Стивенсон Урсула Ле Гуин
Один американский журналист спросил меня: «А это правда, что вы написали первую книгу о Гарри Поттере целиком на салфетках?» Помню, я едва сдержалась, чтобы не ответить: «Нет, дорогуша, на чайных пакетиках, конечно же».
Бедность — это унижение, страх, тоска и много других страшных слов. Только дураки романтизируют бедность.
Несколько лет назад я получила письмо от одной организации — кажется, американской, — которая хотела присвоить мне титул предпринимателя года. В ответ я написала, что очень сожалею, но вынуждена отказать, поскольку богатой я стать не хотела, а просто написала хорошую книгу, про которую с самого начала понимала, что она хорошая.
Наверное, поттеромания сродни битломании, так что могу сказать, что в какой-то момент я почувствовала себя, как кто-то из The Beatles — но за одним исключением. Они могли повернуться друг к другу и сказать: «Ну вот, мы знамениты». А мне поворачиваться было не к кому.
Известность бывает разной, и известность писателя — особенная. Никто не будет посылать папарацци, чтобы караулить писателя в бикини.
Моя жизнь весьма обыденна, а кто-то даже назовет ее скучной. Я люблю готовить, я люблю быть дома с детьми, и лишь время от времени я могу нацепить красивое платье и отправиться на премьеру.
Самое ужасное, что происходит сейчас в моей жизни, — это пустой холодильник. Да, прямо сейчас мой холодильник абсолютно пуст, и я понятия не имею, что мы будем есть на ужин. Такие дела. Ничего страшнее этого я припомнить не могу.
У меня никогда не получалось вести дневник дольше двух недель.
Я стараюсь не читать бабских книг, фэнтези и научной фантастики, но я готова дать шанс любой книге, если она лежит рядом, а у меня есть лишний час. Чтобы научиться писать, надо много читать — только это и помогает.
Я поклялась своему редактору, что никогда не возьму в руки «Пятьдесят оттенков серого».
В сказках не нужен секс. Никто не трахается на фоне единорогов.
Я не отношусь к своим книгам, как к детям. Я смотрю на своего сына, и в моих глазах он идеален, но когда я смотрю на свою книгу, я всегда думаю о том, что бы в ней поменяла, будь у меня возможность.
Молодежь не может знать, что такое старость. Но я ненавижу взрослых людей, которые забыли, что значит быть молодым.
Не понимаю, почему вдруг слово «толстый» стало самой страшной характеристикой человека. Неужели толстый хуже мстительного, завистливого, поверхностного, тщеславного, скучного или жестокого?
Никто в Британии не кажется мне таким лицемерным, претенциозным и нелепым, как самый обычный представитель среднего класса.
Люди обладают уникальным умением выбирать для себя то, что нужно им меньше всего.
Я бы хотела остаться в памяти как женщина, которая получила все, что возможно от того таланта, который ей был дан.
Мне нравится обыденность, с которой приходит смерть. Мы ожидаем звуков труб, величия, грандиозности, но первая смерть, с которой мне довелось столкнуться близко, — смерть моей матери — была пугающе обыденной: она просто умерла.
Больше всего на свете я сожалею о том, что моя мать так и не узнала, что я стала писателем.
Не так давно я встретила в магазине одну девушку. Ей было двадцать с небольшим, она подошла ко мне и сказала: «Можно я вас обниму?» Я кивнула, и мы обнялись. А потом она говорит: «Вы — это мое детство». Такие вещи нечасто слышишь.
Мне кажется, что самое ужасное в войне — это дети, оставшиеся без родителей.
Я всегда говорю громко. Когда тебе есть что сказать, ты не можешь шептать.
Лауреат Нобелевской премии по литературе, умер 17 апреля 2014 года в возрасте 87 лет в Мехико
Я всегда хотел сочинять мыльные оперы. Для людей вроде меня, желающих единственно, чтобы их любили за то, что они делают, мыльная опера гораздо эффективнее романа.
Нам приходится бороться с окаменением языка. Такие слова, как «народ», «демократия» потеряли свое значение. Всякий, кто может организовать выборы, считает себя демократом.
Я пытался писать сказки, но ничего не вышло. Я показал одну из них моим сыновьям, тогда еще маленьким. Они вернули ее со словами: «Папа, ты думаешь, дети совсем тупые?»
Я стараюсь предотвратить неприятные сюрпризы. Предпочитаю лестницы эскалаторам. Все что угодно — самолетам.
США инвестируют в Латинскую Америку огромные деньги, но у них не получилось то, что мы сделали без единого цента. Мы меняем их язык, их музыку, их еду, их любовь, их образ мыслей. Мы влияем на Соединенные Штаты так, как они хотели бы влиять на нас.
СПИД лишь добавляет любви риска. Любовь всегда была очень опасна. Она сама по себе — смертельная болезнь.
Проститутки были моими друзьями, когда я был молод. Я ходил к ним не столько заниматься любовью, сколько избавиться от одиночества. Я всегда говорил, что женился, чтобы не завтракать в одиночестве. Конечно, Мерседес (жена. — Esquire) говорит, что я сукин сын.
У меня была жена и двое маленьких сыновей. Я работал пиар-менеджером и редактировал киносценарии. Но чтобы написать книгу, нужно было отказаться от работы. Я заложил машину и отдал деньги Мерседес. Каждый день она так или иначе добывала мне бумагу, сигареты, все, что необходимо за работой. Когда книга была кончена, оказалось, что мы должны мяснику 5000 песо — огромные деньги. По округе пошел слух, что я пишу очень важную книгу, и все лавочники хотели принять участие. Чтобы послать текст издателю, необходимо было 160 песо, а оставалось только 80. Тогда я заложил миксер и фен Мерседес. Узнав об этом, она сказала: «Не хватало только, чтобы роман оказался плохим».
Если во что-то вовлечена женщина, я знаю, что все будет хорошо. Мне совершенно ясно, что женщины правят миром.
Единственное, чего женщины не прощают, это предательство. Если сразу установить правила игры, какими бы они ни были, женщины обычно их принимают. Но не терпят, когда правила меняются по ходу игры. В таких случаях они становятся безжалостными.
У меня был спор с профессорами литературы на Кубе. Они говорили: «Сто лет одиночества» — необычайная книга, но она не предлагает решения». Для меня это догма. Мои книги описывают ситуации, они не должны предлагать решений.
Я мелкобуржуазный писатель, и моя точка зрения всегда была мелкобуржуазной. Это мой уровень, мой ракурс.
Если бы я не стал писателем, я хотел бы быть тапером в баре. Так я помогал бы влюбленным еще сильней любить друг друга.
Моя задача — чтобы меня любили, поэтому я и пишу. Я очень боюсь, что существует кто-то, кто меня не любит, и я хочу, чтобы он полюбил меня из-за этого интервью.
Великие бедствия всегда порождали великое изобилие. Они заставляют людей хотеть жить.
Отправлено: 01.02.17 21:39. Заголовок: Уильям Берроуз
Уильям Берроуз
Писатель, умер 2 августа 1997 года в Лоренсе, США
Я писатель. А также священник, как и все настоящие писатели.
Мой дед изобрел кассовый аппарат. Ну не сам аппарат, а поршень для него. Благодаря дедову изобретению, у меня водились деньги.
В Гарварде мне было скучно — я не хотел становиться успешным рекламщиком или кем-то там еще и жить жизнью выпускника Гарварда. И я стал пробовать наркотики.
Наркоманы — самые скучные люди, которых я когда-либо видел.
Не важно, как ты употребляешь наркотики: дуешь ли, жуешь или засовываешь себе в задницу, результат один — зависимость.
Галлюциногены опаснее героина — я видел, как люди пытаются выйти из окна под ЛСД, в то время как героиновые наркоманы просто сидят, уставившись на большой палец своей ноги.
Я переехал в Мексику частично потому, что там было очень просто достать наркотики, а в Америке уже нет.
Я хотел стать писателем, потому что писатели богаты и знамениты.
Я сомневаюсь, что можно научить писать. Это все равно что говорить студентам: «Студенческие беспорядки нужно устраивать почаще, и чтобы насилия было побольше».
Если бы не смерть Джоан (Джоан Воллмер — жена Берроуза. — Esquire), я бы не начал писать. Всю свою жизнь я пытаюсь избавиться от демонов. Смерть Джоан связала меня с Мерзким Духом, я живу в постоянной борьбе с ним, и спасение у меня одно — писать.
Да, зло существует, и меня очень занимают вопросы одержимости демонами и экзорцизма. Почему демоны привязываются к людям, почему не уходят? А потому что это их единственный способ выбраться из ада. Они овладевают человеком и прилипают к нему, потому что человек — их билет из ада.
У писателей, как у слонов, долгая злая память. Есть такие вещи, которые я очень хотел бы забыть.
«Джанки» написал я, в «Пидоре», казалось, пишут меня.
Язык — это инопланетный вирус.
Мой наркоманский опыт помог мне в писательской карьере. Писатель может извлечь выгоду из того, из чего другие не могут.
Обманывай свою квартирную хозяйку сколько хочешь, но никогда не пытайся обсчитать Музу.
Я не заставляю себя работать, мне просто хочется это делать: быть в абсолютном одиночестве, знать, что меня никто не потревожит и что у меня есть восемь часов, чтобы писать, — это рай.
Когда я работаю, мне нужны печатная машинка и ножницы.
Основная задача искусства — заставить людей осознать, что они что-то знают, но еще не догадываются об этом.
Ненавижу общий наркоз, ужасно его боюсь.
Когда мне делали коронарное шунтирование, врач сказал: «Это морфий». Я сказал: «Прекрасно, коли, моя дорогая». Доктор написал на моей карте: «Колоть мистеру Берроузу столько морфия, сколько он просит».
Не существует такой человеческой мечты, которую Голливуд не смог бы низвести до состояния чудовищной пародии.
О важности открытия можно точно судить по тому, сколько усилий власти прилагают к его сокрытию.
В этом мире было бы легко и приятно жить, если бы каждый занимался своим делом и не мешал другим делать то же самое.
В кошачьих драках почти всегда побеждает тот, кто начал драку. А если дело заходит слишком далеко, кот беззастенчиво дает деру, тогда как собака будет драться до своей дурацкой смерти. Как говорил мой старый инструктор по джиу-джитсу, «если твой прием не сработал, сваливай, сынок».
Политики, скажите правду, а потом уже заткнитесь навсегда.
Если и существует какой-то политический ход, который я бы одобрил, так это союз Америки и Китая. Если китайцы согласятся.
Арабы застряли в прошлых тысячелетиях и думают, что смогут попасть в настоящее с помощью телевизора.
Параноик — это тот, кто немного разбирается в том, что происходит вокруг, а псих — это тот, кто только что окончательно во всем разобрался.
Никому не принадлежит жизнь, но любому, кто может поднять сковородку, принадлежит смерть.
Тишина страшна только болтунам.
Депрессия — верный способ все изменить. Только у того, кто может забыть обо всем, во что когда-либо верил, есть надежда на спасение.
Как только ты понимаешь, что попал в тюрьму, появляется шанс на побег.
Ваш разум может дать ответ на любой вопрос, если научиться расслабляться и ждать ответа.
Мы не видели начала и вряд ли застанем конец. Наши знания о мире поверхностны и относительны.
В США ты или сумасшедший, или умрешь от тоски.
Лучший способ предотвратить беду — это предвидеть ее.
Мы ничего не знаем о сексе. Что это? Почему это удовольствие? Что такое удовольствие? Освобождение от напряжения?
При однополом сексе ты точно знаешь, что чувствует партнер, потому что можешь полностью себя с ним идентифицировать, в гетеросексуальных же связях ты понятия не имеешь, что испытывает другой человек.
Предполагается, что гомосексуалиста можно обработать так, что он начнет реагировать на женщину — или на старый ботинок, если уж на то пошло.
Что такое любовь? Самое натуральное болеутоляющее на свете.
Любовь — это навязчивая мелодия, которую я так и не научился напевать, и боюсь, уже не научусь.
Жить необязательно. Путешествовать — необходимо.
Париж — один из самых отвратительных городов на свете. Еда там ужасная — или слишком дорогая, или несъедобная. И французы очень неприятные.
Если бы в наших руках было телевидение, мы управляли бы Америкой.
Я бы уничтожил весь этот дурацкий средний класс
Одного взгляда на Землю инопланетянину будет достаточно чтобы сказать: «Позовите менеджера».
Человек, которому не страшно жить в наше время, просто страдает недостатком воображения.
Когда ты перестаешь расти, ты начинаешь умирать.
У меня никогда не было места, которое я мог бы назвать своим домом. Может, я инопланетянин?
Настоящий друг — это тот, кто присмотрит за вашей кошкой после вашей смерти.
Мне все равно, что меня кто-то ненавидит, я вообще думаю, что большинство людей меня не переваривают.
Писатель, умерла 12 января 1976 года в возрасте 85 лет в Уоллингфорде, Великобритания
Уберите из «Красной Шапочки» Серого Волка — разве хоть какому-нибудь ребенку это понравится? Как и во всем, что существует в жизни, вы нуждаетесь в некоторой порции страха, но не слишком большой.
Диван и кушетка, эти предметы мебели, ассоциирующиеся в наши дни с психиатрами, в викторианскую эпоху служили символом преждевременной смерти, чахотки и Романа с заглавной буквы.
«Вести себя как леди» — главный лозунг того времени. Под ним подразумевались некоторые любопытные требования. «Всегда оставляйте на тарелке немножко еды; никогда не пейте с набитым ртом; никогда не бойтесь наклеить лишнюю марку на конверт, если в нем, конечно, не счета из магазина. И главное: надевайте чистое белье перед поездкой по железной дороге на случай катастрофы».
Все, во что я любила играть в детстве, осталось любимым занятием на всю жизнь. Например, игра в дом.
Я всегда обожала ракушки, разноцветные камешки — все те сокровища, что так любят собирать дети. Яркое птичье перышко, пестрый листок — иногда я чувствую, что это и есть истинные драгоценности, они приносят несравнимо больше радости, чем топазы, изумруды и дорогие безделушки Фаберже.
Нет большей ошибки в жизни, чем увидеть или услышать шедевры искусства в неподходящий момент. Для многих и многих Шекспир пропал из-за того, что они изучали его в школе.
Большинство из нас — ремесленники. Мы делаем то, что умеем и от чего получаем удовольствие, и мы хотим выгодно продать свое изделие. А коли так, ему следует придать ту форму и тот размер, которые пользуются спросом. Какой толк плотнику делать табуретку высотой в полтора метра? Никто не захочет на ней сидеть, сколько бы кому ни внушали, что табурет такой высоты выглядит красивее.
Роберт Грейвз как-то сказал мне, что нет занятия, более способствующего развитию творческой мысли, чем мытье посуды. Считаю, он совершенно прав.
Мне часто вспоминается грамота, висевшая на стене у меня в детской. На ней было написано: «Не можешь водить паровоз — стань кочегаром».
Читатели в письмах часто предлагают мне устроить встречу мисс Марпл с Эркюлем Пуаро. Но зачем? Уверена, им самим это не понравилось бы. Эркюль Пуаро, законченный эгоист, не стал бы терпеть, чтобы какая-то старая дева учила его ремеслу.
Странно: почему-то роль Пуаро всегда исполняли актеры нестандартных габаритов.
Из двух событий в жизни, приведших меня в наивысшее волнение, одним была покупка автомобиля: моего любимого «морриса каули» с носом бутылочкой. Второй раз я испытала такой же восторг сорок лет спустя, будучи приглашенной самой королевой на ужин в Букингемский дворец!
Нет завтрака лучше, чем консервированные сосиски, сваренные рано утром на примусе в пустыне.
У меня есть способность принимать жизнь такой, какова она есть, не впадать в истерику, а также очень полезное умение засыпать в любой момент в любом месте.
Не знаю точно, что приводит к дружбе между женщиной и мужчиной, — по своей природе мужчины никогда не хотят дружить с женщиной.
Только в те мгновения, когда вы видите людей смешными, вы действительно понимаете, как сильно вы их любите! Можно восхищаться красотой, умом или обаянием, но все это лопнет, как мыльный пузырь, при малейшем намеке на смешное.
Если вы не можете принять образ жизни вашего мужа, не беритесь за эту работу — иными словами, не выходите за него замуж. Скажем, он — торговец мануфактурой; он — католик; он предпочитает жить за городом; он играет в гольф, а отдыхать ему нравится на море. Вот за это вы и вышли замуж.
Брак означает больше, чем любовь, я придерживаюсь старомодной точки зрения: самое главное — это уважение. Только не надо путать его с восхищением. Восхищаться мужчиной на протяжении всего брака, мне кажется, безумно скучно, и кончится ревматическими болями в области шеи.
Мы слишком легко отчаиваемся, всегда готовы сказать: «Какой смысл что-либо предпринимать?» Между тем именно надежда есть та добродетель, которую в наши дни, в наш век следовало бы особенно поощрять.
Должна сказать, что теперешние собаки по количеству блох не идут ни в какое сравнение с собаками моего детства.
Однажды меня восхитил старинный китайский рисунок, я полюбила его навсегда. На нем изображен сидящий под деревом старик. Он играет в бильбоке. Рисунок называется: «Старик, наслаждающийся праздностью».
Так трудно все время помнить, что земля круглая, а полюса — плоские. Это, разумеется, научный факт, однако в реальности его почти невозможно себе представить.
Когда сердцу больно, не следует вспоминать о счастливых временах. О печальных — пожалуйста, это не повредит, но любое напоминание о счастливом дне или радостном событии способно сломить нас.
Любовные мотивы в детективном романе всегда навевали на меня беспробудную скуку.
Женщина никогда не чувствует себя достаточно старой, чтобы признать, что вряд ли кто уже покусится на ее честь.
Если бы я могла сделать подарок новорожденному, я выбрала бы только одно: хороший характер.
Постоянно повторяйте себе, что людям скучно слушать вас. В самом деле, с какой стати их должна интересовать ваша жизнь, а не их собственная?
Для многих старых людей самое неприятное — это потеря независимости. Думаю, именно это чувство приводит к тому, что так много старых дам становятся необыкновенно подозрительными, видят кругом одних воров и считают себя жертвами, которых непременно или обокрадут, или отравят. Мне кажется, это вовсе не признак умственной слабости — скорее, поиски какого-нибудь стимула: жизнь ведь, несомненно, приобретает больший интерес, если кто-то стремится отравить вас.
Мисс Марпл ни в коей мере не есть портрет моей Бабушки: она гораздо суетливей, к тому же она — старая дева. Но одна черта их роднит — сколь ни была бы жизнерадостна моя Бабушка, ото всех и от всего она ждала худшего и с пугающим постоянством оказывалась права.
Время тигров миновало, настает, без сомнения, время мошенников и шарлатанов, воров, грабителей и карманников; но все равно это лучше, это шаг на пути вверх.
Война не решает никаких проблем; победа действует так же губительно, как и поражение!
Пожалуй, преданность восхищает меня больше всех других достоинств. Преданность и отвага — два самых прекрасных качества.
У счастливых людей нет истории — так, кажется, говорят?
Писатель, умер в 1966 году в возрасте 62 лет в Кум-Флори, Великобритания
Летопись моей жизни — это, по сути, перечень моих друзей.
Мне всегда казалось, что грамматика это очень сложно, — в принципе, я до сих пор так думаю. Но в свои семь лет я прекрасно умел рассказывать истории, хотя и делал кучу ошибок.
В Оксфорде вы посвящаете первые месяцы тому, чтобы познакомиться с интересными людьми, а все остальное время — тому, чтобы их избегать.
Одно время я служил в церкви. Как-то раз мы с приятелем, тоже священнослужителем, складывали cтихари, или ризы, или что-то в этом роде, и я сказал ему по секрету, что Бога нет. Он страшно возмутился и ответил: «Пойди и скажи об этом настоятелю». Я пошел к настоятелю и говорю: «Святой отец, Бога нет». Тот совсем не удивился, и более того, не выразил ни малейшего желания убеждать меня в обратном. Хороший был парень, что сказать.
Каждая религия обещает рай, абсолютно непригодный для любого современного человека.
Пунктуальность — вежливость зануд.
Беседа — как искусство жонглера: взлетают в воздух мячики и тарелки, взлетают и опускаются, вверх и вниз, — хорошие, надежные вещи, которые сверкают в свете софитов и разбиваются с грохотом, если их упустить.
Мы забываем слова так же, как забываем имена. За словарным запасом стоит ухаживать, иначе он зачахнет.
Вы нигде не встретите неудачника-англичанина — разумеется, нигде, кроме Англии.
В молодости я много пошатался: в те бестолковые годы перед Первой мировой я набрался таких впечатлений, что хватило бы на несколько писательских жизней. Если тогда я общался с язычниками и светской публикой, политиками и безумными генералами, то только потому, что получал от этого удовольствие. Потом я обрел внутреннее равновесие, общение с ними мне наскучило, и я нашел более достойный объект интереса — английский язык.
Враги на войне довольно быстро забывают причину ссоры и продолжают бороться ради самой борьбы.
Написать роман может каждый, если дать ему шесть недель времени, ручку, бумагу и убрать телефон и жену.
Если кто-то услышал что-то, например, от почтальона, принято говорить, что это «полуофициальное заявление». Если кто-то завел беседу с незнакомцем в баре, можно спокойно называть его «предварительно достоверным источником». А в том случае, если журналист рассказывает что-то от первого лица, те вещи, которые кажутся ему наименее важными, он списывает на «мнение хорошо осведомленных кругов».
Не существует поэтических идей — только поэтические высказывания.
Литературные критики читают столько плохих книг, что у них развивается нездоровый восторг перед любым предложением, способным по-настоящему их задеть.
Когда надо придумывать ужасы, тут же появляется вдохновение. Как только дело доходит до того, чтобы придумать рай, начинаешь выдавать сплошные глупости.
В том умирающем мире, откуда я родом, цитирование — национальный порок. Раньше оно хотя бы ограничивалось классикой.
Когда вы теряете интерес к тому, что будет дальше, пора садиться писать автобиографию.
Мне кажется, что быть особо чувствительным к штампам — это все равно что быть чувствительным к правилам поведения за столом.
Художник должен быть реакционером. Он должен сопротивляться своему возрасту и по возможности не шаркать ногами.
Манеры — это для невзрачных. Красивым все и так сходит с рук.
Почти все преступления в мире происходят из-за подавленной потребности человека в эстетическом самовыражении.
Искусство — это символ двух выдающихся стремлений человека: создавать и удерживаться от разрушения.
Я всегда был настоящим эстетом. Но когда тебе за тридцать, уже не стоит наряжаться в специальный костюм для того, чтобы наслаждаться архитектурой, — понимаете, что я имею ввиду?
В мире довольно много приличных людей, и никто из них не ждет, что их будут слушать. В этом секрет социальной непринужденности нашей страны: все говорят исключительно ради собственного удовольствия.
Я не могу уснуть уже около года. Вот почему я так рано ложусь — если у вас бессонница, вам нужно больше отдыхать.
Нам, преподавателям, приходится уравновешивать благоразумие хитростью.
Новости — это то, чем озабочен субъект, которого мало заботит что бы то ни было. Более того, новости существуют только до того, как он их прочтет. После этого они умирают.
Если мы не можем искоренить литературу в своей стране, можно по крайней мере перестать заимствовать ее у других.
Не стоит делить людей по половому признаку. Их надо делить по принципу статики или динамики.
Деньги становятся по-настоящему полезными, только когда от них избавляешься.
Когда вы отстаиваете свои ограничения, будьте готовы к тому, что вам придется с ними жить.
У меня всегда было два принципа для кино: никогда не делай перед камерой того, что ты не сделал бы дома, и никогда не делай дома то, чего не сделал бы перед камерой.
Самая счастливая модель отношений отца и сына — это хозяин и гость.
Современные зрители деградировали. Если я пойду в театр, то встречу там людей, которые пришли поесть, покурить и поговорить друг с другом. Да еще и выглядящих как пугала.
Я могу простить почти все, кроме поклонения каким-нибудь идолам. Это же, в конце концов, просто глупо.
Мы ценим своих друзей не за то, что нам интересно с ними, а за то, что им интересно с нами.
Никогда не мог понять, как люди пишут книги вдвоем. Для меня это все равно, что трое соберутся в спальне, чтобы зачать ребенка.
Не презирайте своих родителей.
Спать вместе — довольно переоцененная вещь. За физическим удовлетворением я скорее схожу к дантисту, если выдастся свободный день.
Да будут благословенны искушенные, утонченные и сложные люди. Помолимся за то, чтобы они не были тихо забыты, когда простаки прорвутся к Господнему трону.
Я просто записываю слова, а потом немножко их переставляю.
Отправлено: 01.02.17 21:43. Заголовок: Джон Рональд Руэл Толкин
Джон Рональд Руэл Толкин
Писатель, умер 2 сентября 1973 года, в возрасте 81 года в Борнмуте (Англия)
Я сам абсолютный хоббит, только ростом повыше.
Я родился в городе Блумфонтейн в Южной Африке и был совсем маленьким, когда моя семья вернулась в Англию. Такой опыт остается в твоей памяти, пусть даже тебе кажется, что нет. Если твоей первой рождественской елкой был увядающий эвкалипт, и ты все время страдал от жары и песка, а потом вдруг оказался в тихой деревеньке в Уорикшире, ты начинаешь чувствовать какую-то особенную любовь к Центральной Англии: там хорошая вода, камни, вязы, маленькие тихие реки и сельские жители кругом.
Меня всегда невероятно увлекали деревья.
Я был стеснительным, неудачливым маленьким созданием и посредственным учеником. Но я хорошо играл в регби.
К 1918 году почти все мои близкие друзья были уже мертвы.
Мое детство нельзя назвать несчастливым. Оно было трагичным, но несчастливым оно не было.
Первое свое произведение я написал в семь лет, и речь в нем шла о драконе. Мама, прочитав мой опус, заметила, что надо писать не «зеленый большой дракон», а «большой зеленый дракон». Честно говоря, я не понял, почему она так считает, и не понимаю до сих пор.
Я учился в школе короля Эдуарда и большую часть времени тратил на изучение латыни и греческого. Но я также выучил англосаксонский, а заодно и готский. Последнее приключилось по чистой случайности, потому что в расписании готского не было.
Лингвистические структуры всегда действовали на меня, как музыка или цвет.
Меня с малых лет печалила бедность моей родной страны, у которой не было собственных легенд. Греческие, кельтские, германо-скандинавские, финские рыцарские романы — все это есть, но нет ничего чисто английского, за исключением дешевых литературных поделок.
Испанский — единственный из романских языков, на котором мне приятно говорить.
Мне очень жаль, что у меня, кажется, нет ни одного еврейского предка, ни одного представителя этого талантливого народа.
Мой прапрадед попал в Англию из Германии в восемнадцатом столетии, и большей частью я английского происхождения, хотя всегда гордился своей немецкой фамилией. Даже на протяжении ужасной войны, во время который я служил офицером английской армии.
Уничтожение Германии, будь она хоть сто раз виновна, — одна из самых ужасных мировых катастроф.
Мне не нравится малейший намек на аллегорию.
Гномы, и это довольно очевидно, во многом напоминают евреев. Их язык, конечно, из семитской группы. А хоббиты — это просто английские крестьяне. Я сделал их маленькими пропорционально силе их воображения, но отваги им не занимать.
Человеческое сердце гораздо лучше человеческих поступков, и уж тем более слов.
Гоблины — не злодеи, у них просто высокий уровень коррупции.
Меня неоднократно укоряли в том, что я не потрудился как следует изобразить экономику, науку, религию и философию Средиземья.
Я написал «Хоббита» в стиле, который сейчас назвал бы плохим — как будто кто-то пытается говорить с детьми на одном языке. А дети больше всего такой язык ненавидят. Они инстинктивно невзлюбили в «Хоббите» все то, что делало его книгой для детей. И я со временем тоже это невзлюбил.
Лучшая форма для длинного произведения — это путешествие.
Когда вы пишете сложную историю, вы должны сразу рисовать карту — потом уже будет поздно.
Верно подобранное имя доставляет мне большое удовольствие. Когда я пишу, я всегда начинаю с имени. Вначале имя — потом история, а не наоборот.
Разумеется, «Властелин Колец» мне не принадлежит. Он появился на свет потому, что так было суждено, и должен жить своей жизнью, хотя, естественно, я буду следить за ним, как следят за ребенком родители.
Несколько лет назад в Оксфорде ко мне пришел человек. Его поразило, что многие старинные художники, сами того не подозревая, словно иллюстрировали «Властелина Колец». В подтверждение своих слов он показал мне пару репродукций. Когда же стало ясно, что я никогда не видел этих картин и не слишком хорошо ориентируюсь в живописи вообще, он пристально посмотрел на меня и спросил: «Надеюсь, вы не думаете, что написали всю книгу самостоятельно?»
Большую часть своего времени я борюсь с естественной инертностью ленивого человека. Старый университетский преподаватель мне однажды сказал: «Дело не только в помехах, мой мальчик, но и в страхе, что тебе помешают».
Не имея возможности пользоваться карандашом или ручкой, чувствуешь себя беспомощным, словно курица, оставшаяся без клюва.
Оглядываясь назад, на события, последовавшие за выходом «Властелина колец» из печати, я ловлю себя на странном ощущении: мне кажется, что испокон веку нависавшие над головой облака неожиданно разошлись, и на землю вновь хлынул забытый солнечный свет.
Ни один человек не может судить о собственной святости.
Я курю, и мне это доставляет удовольствие.
Вы когда-нибудь были в самом старом английском пабе — Trip to Jerusalem в Ноттингеме? Я однажды ездил в Ноттингем на конференцию, и, кажется, мы сразу пошли в паб, а конференция как-то без нас справилась.
Я стал менее циничным, чем был, потому что помню собственные грехи и глупости.
Писатель, умер 19 февраля 2016 года в возрасте 84 лет в Милане
Я родился в Алессандрии — том самом городишке, что известен шляпами-борсалино.
Не стоит полагать, что Италия — это страна интеллектуалов. Тот факт, что Рафаэль и Микеланджело родом отсюда, на самом деле не значит ничего.
Каждый европеец, выходя на улицу, видит средневековые церкви, поэтому его не интересует Средневековье. Другое дело — Индианаполис. Самые интересные письма я получают из таких мест.
Меня за уши не оттащишь от Средневековья — примерно так же, как иных людей за уши не оттащишь от кокосов.
Думаю, если бы я родился в Средние века, я был бы уже мертв.
Мой отец был бухгалтером, а его отец — типографом. Мой отец был самым старшим из тринадцати детей, а я был его первым сыном. Моим первым ребенком также был сын, и аналогичным образом сын был первым ребенком моего сына. К чему я это? Если вдруг выяснится, что семья Эко происходит от византийских императоров, мой внук будет считаться дофином (наследник королевского престола. — Esquire).
Мой отец в юности был большим любителем книг. Но у его родителей было 13 детей, семья едва сводила концы с концами, и покупку книг мой отец позволить себе не мог. Тогда он стал читать в уличных киосках. Подходил, брал с прилавка книгу и начинал читать до тех пор, пока хозяин не гнал его прочь. Тогда он переходил к следующему киоску, открывал книгу на той странице, где остановился, и продолжал читать. Я очень дорожу этим воспоминанием — его упорной погоней за книгами.
Когда мой дед вышел на пенсию, он занялся переплетением книг на заказ. Старинные, прекрасно иллюстрированные издания Готье и Дюма лежали у него дома повсюду. Это были первые книги, которые я увидел. Когда он умер, в 1938-м, многие владельцы книг не стали забирать свои заказы, и книги просто сложили в огромный ящик, который вскоре оказался в родительском подвале. Время от времени меня посылали туда — за углем или за вином, — а я только и ждал этого.
Да, я тоже писал стихи. Когда-то я сказал: в определенном возрасте поэзия сродни подростковым прыщам. Это этап, без которого нельзя. В пятнадцать или, скажем, в шестнадцать поэзия — это мастурбация. И отличие плохого поэта от хорошего заключается в том, что хороший поэт сжигает все свои ранние попытки, а плохой — публикует.
Несколько месяцев назад за пару тысяч долларов я купил себе трубу. Вы ведь знаете: для того чтобы играть на трубе, нужно постоянно тренировать губы, но я не делал этого уже очень и очень давно. Так что сейчас я играю плохо, а вот в двенадцать лет я играл превосходно. Но я купил трубу не для того, чтобы играть на ней. Я купил трубу как свидетельство того, каким я когда-то был.
Какого бы персонажа ты ни выдумал, так или иначе он будет выращен из твоего опыта и твоей памяти.
Настоящий герой — всегда герой по ошибке. На самом деле он мечтает быть честным трусом, как и все вокруг.
Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что однажды я опубликовал структурный анализ типичного сюжета Иена Флеминга (автор серии книг о Джеймсе Бонде. — Esquire).
Детективная литература привлекает меня тем, что задается центральным вопросом философии — кто все это сделал?
Когда я приступал к написанию «Имени розы», я, безусловно, не знал, что именно могло содержаться в утерянном томе аристотелевской «Поэтики» (исследование теории драмы в двух книгах, из которых до наших дней дошла только первая, посвященная трагедии. — Esquire) — том самом, что был посвящен комедии. Но в процессе написания книги я, кажется, стал догадываться.
Каждый раз, когда я начинаю писать книгу, я чувствую себя приговоренным к двухлетнему сроку, потому что книга сродни ребенку. Сначала ты должен дать ей жизнь, потом заботиться о ней, и только затем она начинает ходить и, наконец, говорить.
Хорошая книга всегда умнее своего автора. Зачастую она рассказывает о вещах, о которых автор даже не догадывался.
Первостепенная обязанность культурного человека — всегда быть готовым переписать энциклопедию.
Я люблю телевидение и полагаю, что нет на свете ни одного серьезного гуманитария, кто не любил бы смотреть телевизор. Возможно, я просто единственный, кто не боится признаться в этом.
Меня мало волнует количество пользователей, находящихся в данный момент онлайн. Все, что они делают, — разговаривают с призраками.
Я не знаю, что означает правота, и хотя бы в этом я прав.
Возможно, я не так мудр, как думаю сам, и уж тем более не так мудр, как полагают люди.
Все это мифы, распространяемые издателями, — будто люди хотят читать легкую литературу.
Люди очень быстро устают от простых вещей.
Всегда очень легко найти параллели между любыми явлениями. Вы дадите мне 50 долларов, и я напишу вам эссе, где обозначу параллели между сегодняшним днем и миром, в котором обитали неандертальцы.
Я никогда не считал Средневековье темным временем. Это была плодородная почва, на которой выросло Возрождение.
Вся мировая культура хочет одного — сделать бесконечность постижимой.
Я абсолютно уверен в том, что любая прочитанная книга заставляет тебя прочитать следующую.
Нет никаких правил и нет никакого правильного режима, если ты хочешь написать книгу.
Иногда я переписываю одну страницу по дюжине раз, а если и это не помогает — читаю написанное вслух, пытаясь таким образом понять, что не так.
Написать книгу не всегда означает наносить слова на бумагу. Ты можешь написать в уме целую главу, пока завтракаешь или гуляешь.
Умение лгать — одна из немногих вещей, которая отличает человека от животных.
Предел человеческих возможностей чрезвычайно скучный и разочаровывающий — смерть.
Отправлено: 01.02.17 21:47. Заголовок: Роберт Льюис Стивенсон
Роберт Льюис Стивенсон
Писатель, умер в 1894 году в возрасте 44 лет
Вы думаете, собаки не попадают в рай? Я уверяю: они будут там раньше каждого из нас.
Сложность литературы не в том, чтобы писать, а в том, чтобы писать то, что думаешь.
Большинство нашей карманной мудрости предназначается для использования среди посредственностей; для лишения их амбиций, для баюканья их никчемности. И до тех пор, пока посредственности составляют основную массу человечества, это утверждение будет верным.
Нет чужих стран. Есть только путешественник, который там чужак.
Прячь свои страхи при себе, делись своей отвагой с другими.
Лучшие вещи находятся рядом: дыхание в ноздрях, свет в глазах, цветы под ногами, заботы в руках, дорога перед тобой. Имея это, не нужно черпать пригоршней звезды. Просто делай то, что предлагает тебе жизнь. Простые дела и простой хлеб — лучшее, что может быть.
Возможно, это более достойная судьба: быть собирателем раковин, чем родиться миллионером.
Женитьба — это привязанность, признанная полицией.
Есть только одно различие между жизнью и длинным обедом: за обедом сладости припасены на конец.
Счастлив тот, кто хорошо жил, часто смеялся и много любил.
Политика — это, возможно, единственная профессия, для которой не нужно никакой подготовки.
Самая страшная ложь обычно произносится в тишине.
Знать, что тебе нужно, вместо невнятного «аминь», которое ты произносишь для того, на кого тебе указывает мир, — это значит сохранять свою душу живой.
Позволь любому человеку говорить достаточно долго — и у него появятся последователи.
Делай большее из лучшего и меньшее из худшего.
На каждом отрезке нашей жизни оставить кого-то — значит быть победителем, забыть кого-то — значит быть счастливым.
Не каждый человек такой большой трус, как он о себе думает, — и не такой хороший христианин.
Лед и железо не могут быть спаяны.
Дай нам милость и силу, чтобы сдерживаться и быть упорными. Дай нам смелость, радость и гибкий ум; пощади для нас наших друзей, смягчи для нас наших врагов.
Мы должны навсегда вычеркнуть два слова из нашего словаря: благодарность и благотворительность.
Книги могут быть неплохи по-своему, но, тем не менее, это весьма бескровная замена жизни.
Так много хорошего есть в нашей плохой стороне и так много плохого есть в нашей хорошей стороне, что обо всем остальном, что есть в нас, даже не следует говорить.
Святые — это грешники, которые не остановились на достигнутом.
Когда ты женишься, ты уже ничего не можешь сделать для себя — даже самоубийства.
Тщеславие умирает тяжело. В запущенных случаях оно переживает человека.
Мы все знаем, что такое наш парламент, и нам всем стыдно за него.
Человеческое тело — это дом с многими окнами. Мы все сидим перед ними, показываем себя и просим проходящих мимо зайти в дом и любить нас.
Отправлено: 01.02.17 21:48. Заголовок: Урсула Ле Гуин
Урсула Ле Гуин
Писатель, 87 лет, Портланд
Ложь — вот чем я занимаюсь.
Мое воображение часто заставляет меня чувствовать себя дурой: оно дарит мне новые миры и изгоняет меня из них.
Меня раздражает одно: прежде чем мы уничтожим себя, мы уничтожим планету.
Если научная фантастика — это мифология современной технологии, то этот миф очень трагичен.
Научная фантастика не способна ничего предложить — она способна лишь описать.
Я живу в кошмаре, от которого время от времени я пробуждаюсь в снах.
Если хочешь прыгнуть в бездну, поднимись сначала как можно выше.
Если ты хочешь, чтобы твои произведения воспринимали всерьез, не выходи замуж, не имей детей и, самое главное, не умирай. А если тебе все же придется — покончи жизнь самоубийством. Это всех устроит.
Утро наступит в любом случае — даже если ты забудешь завести будильник.
Единственная вещь, которая делает жизнь возможной, — это постоянная и невыносимая неопределенность; незнание того, что будет дальше.
Раньше я постоянно использовала этот ублюдочный знак — точку с запятой; например, так; одна точка с запятой шла после другой точки с запятой — а потом еще и еще.
Если дела перестают приносить тебе пользу — впитывай информацию. Если информация перестает приносить тебе пользу — спи.
Успех — это всегда чье-то поражение.
Я сомневаюсь, что воображение может быть подавлено. Если бы на самом деле удалось выкорчевать его у ребенка с корнем, он вырос бы баклажаном.
Поверьте, дети прекрасно понимают, что единорогов нет. Но они так же прекрасно понимают, что книги про единорогов — конечно, если речь идет о хороших книгах — это правдивые книги.
Люди, которые отрицают существование драконов, как правило, бывают пожираемы ими изнутри.
Любое политическое или научное течение, объявляющее себя голосом здравомыслия, — это игра в бога, а за это надлежит шлепать и ставить в угол.
Величайшая проблема религии заключается в том, что сегодня ей приходится быть мистической и воинственной одновременно.
Так трудно быть религиозной, если знаешь, что вера и бог находятся у религии в заложниках.
Вера — это рана, которую лечит знание.
Каждая вещь, доведенная до предела, становится невыносимо тягостной, если не канцерогенной.
Нет правильных ответов на неправильные вопросы.
Самое важное — это не результат поиска, а сам поиск. Правда должна открываться понемногу. Если тебе предоставить ее целиком, ты можешь просто не принять ее.
Самые важные вопросы ты должен задать себе сам.
Я не более одинока, чем тот сумасшедший у пруда, который смеется так громко, потому что думает, будто он один.
Любовь не положена перед тобой, как камень. Ее нужно сотворить. Как хлеб, ее надо выпекать каждый день, чтобы она всегда была свежей.
Никогда не имей дело с тем, от кого ты хоть раз слышал «я же тебе говорил».
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума